Она улыбнулась Хэлен, понимая, что говорила злым тоном, и пытаясь сгладить свою резкость.
– Извините, – снова засмущалась Хэлен.
Сэм села за стол и налила себе немного апельсинового сока. Ники угрюмо наблюдал за ней.
– Ну, что предстоит сегодня в школе, тигренок?
Тот рекламный плакат «Эссо» по-прежнему работал на Ники. Когда ему было четыре года, он был тигренком. Бегал на четвереньках, набрасывался на всех, прятался в стенных шкафах, высовывая оттуда напоказ тигриный хвост. «Тигр здесь! Тигр здесь!»
Он вытянул руку, ухватил пакет со сладкими овсяными хлопьями и небрежно вывалил себе в чашку вторую порцию, рассыпав вокруг хлопья. И, не налив в них ни капли молока, стал засовывать овсянку в рот.
– Ты на это рассердился с самого утра? – спросила Сэм.
– Я спал не очень хорошо.
– Ну, мама сегодня тоже устала.
Да уж, ничего не скажешь, мама чувствовала себя дерьмово.
– Вы шумели, – упрекнул Ники.
– Мы что, не давали тебе уснуть? Ну, извини.
Он запихнул в себя еще овсянки и жевал с открытым ртом.
– А я-то думала, что ты тигренок, а не верблюд.
Он закрыл рот и продолжал жевать, а потом набрал полный рот сока.
– Бэтмен, – сказал он. – Хочу Бэтмена.
– Слишком много смотреть телевизор вредно для тебя.
– Это же вы делаете передачи.
– Только рекламу.
– Противные они, ваши рекламы. Вы вот сделали рекламу новой овсянки. Жуткая гадость. Запах как у собачьих какашек.
– А откуда ты знаешь, как пахнут собачьи какашки?
– Они пахнут отвратительно.
Сэм перехватила взгляд Хэлен. Та смотрела на нее робко, как ученик на учителя. Сэм допила сок и глянула на часы. Четверть девятого.
– Я опаздываю, мне пора.
Она прошла в гостиную, чтобы включить автоответчик, и внимательно осмотрела огромную комнату с легким чувством ужаса. Большой обеденный стол до сих пор не убран и весь заставлен кофейными чашечками, недопитыми рюмками, переполненными пепельницами, масленками, повсюду разбросанные салфетки. У двух полупустых бутылок с водой «Перрье» куда-то подевались крышечки. Сэм подошла поближе и поискала вокруг. Наткнулась на пробку от графина с портвейном и воткнула ее на место. В открытой солонке блеснул осколочек стекла. Сэм с опаской посмотрела на светильник. Зазубренный осколок по-прежнему торчал из патрона. Остальные лампочки целы и даже все еще горели. Она подошла к стене и выключила их.
Комната наполнилась мутным, серым светом, в воздухе висел тяжелый запах застоявшегося дыма вперемежку с винными парами. Казалось, этот серый мутный свет, как влага, пропитывал ее кожу и, задержись она здесь еще минуту, одежда и волосы навечно пропахнут сигарным дымом. Сэм еще раз окинула взглядом гостиную. Посмотрела на стол-бюро Ричарда с выдвигающейся крышкой, на стоящий рядом компьютер, на роскошное пианино со старинным набором для курения опиума на крышке. На два дивана в дальнем конце комнаты, у телевизора. В газовом камине подрагивало красноватое пламя – искусная имитация горящих дров. Голые кирпичные стены украшали геральдические щиты и тяжелые средневековые мечи. В глаза бросился огромный медный ковш для разливки плавящегося золота. Ричард купил его, когда сносили королевский монетный двор. Вещи Ричарда, реликвии его проклятого семейного прошлого, портреты умерших предков, свитки с толстыми красными печатями… Голый кирпич и дуб. Квартира мужчины. Так было всегда, и так будет. За окном проревел вертолет, мимо пронеслась темная тень.
– Пока, тигренок.
Она стояла у входной двери, усиленно пытаясь попасть в рукава пальто. Ники вышел из кухни.
– Пока, – вяло ответил он, плетясь к своей комнате.
– Эй! Тигренок!
Он остановился и повернулся.
– Ты что же, не поцелуешь меня на прощание?
Он поколебался мгновение, а потом рысцой припустился к ней.
– Ну хорошо, – снизошел он. – Я тебя прощаю. На этот раз.
– Ну уж если ты такой хороший, то и я тебя прощу.
– За что это?
– А за то, что ты был груб со своей мамочкой.
Ники надул губы, потом поцеловал ее и обвил руками шею.
– Извини, мамочка.
Он поцеловал ее еще раз, а потом развернулся и помчался прочь.
– Удачного тебе дня в школе.
– Уже пятница! Ура-а-а!
Сэм открыла входную дверь и, подобрав с коврика газету «Дейли мейл», принялась изучать свой гороскоп. Рыбы. «Путешествия могут принести неожиданности. Сегодня избегайте споров, хотя весьма вероятно, что близкий коллега может вызвать у вас раздражение. И этот день, и последующие выходные будут выбивать вас из равновесия, отчего ваши весьма сильные внутренние ресурсы могут исчерпаться».
Ну, спасибо вам большое, порадовали. Надеюсь, у вас выдастся хорошенький денек. Она положила газету в чемоданчик, закрыла за собой дверь и побрела по темному коридору, спустилась с четвертого этажа холодного каменного здания, пока одиноко стоящего в пустом пространстве – многие постройки уже снесли. Пройдет еще несколько лет – тут со всех сторон забурлит процветающий центр: яркие краски, огни, люди, магазины… А пока здесь царила полная неразбериха, и трудно было понять, что же, собственно, здесь строилось, а что уничтожалось.
Сэм вышла на улицу, в тусклый серый свет, более похожий на ранние сумерки. Запах дизельного масла и горящей смолы смешивался с характерным запахом реки. Она ощущала во рту слабый привкус пыли, вдали слышался отдаленный перестук поезда, шипение пневматических шин и громыхание бетономешалки.
Гороскопы… Кому в наше время есть дело до них? Кого волнуют сны и обыкновенные электрические лампочки?