В плену снов - Страница 19

Сэм прошлепала по ковру и приоткрыла занавеску. За окном стояло унылое серое утро, еще целый час до окончательного восхода солнца. Она внимательно посмотрела на коричневую воду Темзы, издали похожей на грязный брезент. Послышался гудок – по реке шел покрытый сажей черно-белый полицейский катер, резко покачиваясь на воде, разрезая ее словно тупым ножом. Пустой лихтер, пришвартованный к огромному заржавленному бакену, безустанно мотало из стороны в сторону. Она услышала крик чайки и увидела тень птицы, стремительно промелькнувшей над самой поверхностью воды. Холод просачивался через стекло, забирался под кожу, и она крепко обхватила себя руками, потирая плечи.

Внизу на строительной площадке надсадно завывали две дрели. Рабочий в короткой куртке и оранжевой каске медленно брел по площадке в ослепительном свете прожекторов, осторожно выбирая путь к огню, горевшему в черном бочонке из-под нефти. Другой рабочий, которого ей не было видно из окна, все еще насвистывал, на сей раз искаженную мелодию «Вальсирующей Матильды».

На краю строительной площадки бульдозер, двигаясь задним ходом, копал, разворачивался, опрокидывая землю позади временного забора с гигантскими красными буквами «РАЗВИТИЕ РИВЕРСАЙДА. СТИЛЬ ЖИЗНИ РИВЕРСАЙДА». Рабочий остановился, опустился на колени и поковырял рукой в земле. Вот он вытащил что-то, внимательно рассмотрел, потер пальцем, а потом отбросил прочь через плечо.

Сэм увидела, как огненный шар поднялся высоко в небо, из двигателя вырвался разметавшийся сноп искр. Эта картина на мгновение застыла перед ней, но слышно ничего не было. Полная тишина.

Палец болел так сильно, будто под кожей сидел осколочек стекла. Она взяла палец в рот и сильно пососала там, где болело. Вновь вспомнилась холодная улыбка Андреаса Беренсена. Пальцы в кожаной перчатке, сжимающие бокал. Ричард лебезил перед ним: наливал ему первому, по поводу каждого из вин прежде всего спрашивал его мнение. Подхалимничал. Подлизывался. Прежде Ричард не вел себя так. Его обычно интересовало ее мнение, он всегда держался самоуверенно, никогда раньше ни к кому не подлизывался.

А какофония за окном возобновилась с удвоенной силой. По радио началась передача «Мысли на день», она слышала оживленный голос Голубого раввина, приторный, как патока. «Интересно, – спрашивал он, – сколько людей помнят свои сны? Мне интересно порой, снились ли сны Господу?»

Одеться. Почистить перышки. Вылепить образ. Что же надеть сегодня? Она зевнула, пытаясь сконцентрировать свое внимание на предстоящем дне. Сначала утренний монтаж отснятого материала, потом ленч с Кеном. Она пошла в душ, почувствовав приятную водяную пыль, пустила воду похолоднее. Резкие струи больно барабанили по коже. Она вышла из-под душа и энергично вытерлась.

Ну, вот так получше. На один процент. Сильная доза отрицательно заряженных ионов. В котором часу они легли спать? В три? В четыре? Портвейн. Кофе. Снова портвейн. Снова кофе. Андреас ушел первым, когда Ричард с Бэмфордом принялись рассказывать анекдоты. Гарриет прочла Сэм лекцию о международном положении. Ее беспокоил пластик, он, видите ли, выделяет отравляющие вещества, так что можно получить рак, если просто посидишь на виниловом сиденье в автомобиле.

Она открыла свой гардероб. Сначала монтаж – нервы, нервы, нервы… Кто там должен быть на съемках-то? Хоуксмуир. Этот ужасный Хоуксмуир. Вчера Джейк, а сегодня – Хоуксмуир. Два самых неприятных для нее человека. Одеться надо так, чтобы всех убить наповал. Она решила, что это будет день в духе Джона Гальяно и Корнелии Джеймс.

Сэм поморщилась от боли в пальце. Из-за одного крошечного пореза? Потом она опять поморщилась от внезапной резкой боли, но теперь уже в голове. Боль опускалась по шее, вниз, до самого живота, словно ее вскрывали ножом для нарезки филе. Непонятно, что это. Она не могла понять, что с нею. Абсолютно не понимала.

Она надела жакет и юбку в стиле Гальяно. Одежда для боя. «Мода», – подумала она. Мода – штука загадочная. Только приноровишься к ней, как она меняется. Сэм вытащила сногсшибательный платок в духе Корнелии Джеймс и задрапировала им свои плечи.

Вот так-то получше. Отлично. Потрясающе.

Затем она достала из ящика комода носовой платок, маленький белый платок с французской кружевной каймой и своими инициалами «СК», вышитыми синими нитками в углу, положила его в свою сумочку. Она с усилием провела гребнем по волосам, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась, довольная результатом.

– Блеск! – сказала она. – Отпад!

Хлопнула в ладоши и вышла из ванной, удивляясь, почему вдруг именно эти слова пришли ей в голову.

«Нет, тебе никогда не избавиться от этого», – произнес чей-то голос с сильным американским акцентом.

Она услышала, как хихикает Ники. Раздалось несколько взрывов.

«Нет, не в этот раз, Бэтмен».

ОТПАД! ЗАВАЛ! БАХ! ТРАХ! БЛЕСК!

– Ну, это мы еще посмотрим.

Ники и Хэлен сидели за столом и смотрели телевизор. Ложка Ники застыла в воздухе, и молоко струйкой стекало вниз, на манжет его рубашки. Хэлен, завороженная фильмом, не замечала этого, и Сэм почувствовала вспышку раздражения. Она схватила ложку и вытерла молочный поток кухонным полотенцем. Хэлен вскочила:

– Извините, миссис Кэртис… я…

– Да все нормально, – сказала Сэм слегка прохладно, возвращая Ники его ложку.

Потом выключила телевизор.

– Ну-у-у! – воскликнул Ники.

Хелен снова села, покраснев.

– Хэлен, Ники чересчур много смотрит телевизор. Пусть не смотрит, хотя бы пока ест.